О православной иконе и ее антитипе — прот. Лев (Лебедев) 1990г.

[…]Вечным и неизмененным является и Православный догмат о том, что «поклоняющийся иконе», поклоняется существу изображенного на ней». В свете всего вышесказанного это означает, во-первых, то, что образ должен обладать определенной действенной связью с первообразом, и что, во-вторых, такая связь обусловлена в частности одновременным изображением в иконе как «смирения» Божества, то-есть человеческого, плотского облика, так и Божественной славы, то есть чисто духовного, небесного, горнего начала.
Всего этого не поняла Римо-католическая Церковь, в чём особенно ярко проявилось её расхождение с Церковью Греко-Кафолическои. Устремленному к миру сему, обмирщенному духу Римо-Католической Церкви поразительно соответствовало восприятие только внешней, человеческой, учительной стороны иконописи. Это нашло отражение и в восприятии самих образов Спасителя, Матери Божией и святых. В этих личностях Западная Церковь увидела тоже преимущественно только человеческую сторону, что и явилось доминантой развития всего западного церковного искусства.
Эта доминанта стала быстро обнаруживаться по мере отхода Римской Церкви от Вселенской Полноты после 1054 г. Поначалу в западной иконописи ещё сохраняются символические черты, присущие иконам древней Церкви: плоскостной характер изображения, каноничность композиций, обязательные золотые нимбы, золотой фон («свет»), ассист, надписи и т.п., но часто лики святых странно искажаются какими-то нечеловеческими гримасами. Потом исчезает весь древний символизм; всё более развивается аллегоризм, то-есть произвольно-человеческие выдумки относительно святых лиц, священных событий и вероучительных истин (например, изображение Бога Отца, композиция «коронования Богоматери» и т.п.). Иконопись становится всё белее «реалистической» и всё более индивидуальней, когда каждый художник руководится не каноном и традицией, а собственным человеческим воображением и фантазией. Духовность изображений сменяется душевностью (например, в «Мадонне Литте» Леонардо), или очень утонченной и соблазнительней плотскостью (Ботичелли), а затем откровенной грубой анатомической плотскостью (Микельанджело, Рембрандт, особенно — Рубенс) и доходит до демонического мистицизма (Брейгель, Дюрер).
В итоге оказывается, что Христос воспринимается западней иконописью преимущественно только в Его человеческом естестве. А это уже переход к чисто атеистическому восприятию! Возьмем, к примеру, стержневую, главнейшую тему христианства — тему искупительного подвига Господа Иисуса Христа. Наибольшее распространение на Западе получает образ Распятия, на котором мы видим только тяжело страдающее человеческое тело, часто изображенное во всех анатомических подробностях, руки провисли, на лице мука. Такой несчастный страдалец может вызвать жалость, сострадание, возмущение теми, кто так жестоко казнил невинного, но никак не духовное восхищение, не восторг! А ведь в том и величие подвига Христа, что Он добровольно взошел на Крест, будучи Всемогущим Богом, Царем.
Сравним с этим наиболее почитаемое в Православии изображение Распятия. Здесь тоже Христос на Кресте, то-есть налицо образ Распятия, мучения. Но руки Его не провисли, а простерты прямо, наподобие объятий, всё тело Его торжественно покоится на Кресте и лик Его спокоен. У правой руки — символ солнца, у левой — луны; это образ полноты творения, объемлемого Сыном Божиим, «Имже вся быша», Который есть «Альфа и Омега, начало и конец». В самой верхней части Креста — образ Святой Троицы (позднее — вкравшимся незаконно образ Бога Отца), то-есть символ бытия Божия; на малой верхней перекладине — образ ангелов (ангельского мира, духовного Неба); на нижней косой перекладине, к которой пригвождены ноги Спасителя, — образ града; это символ мира человеческого, по градам и весям которого ходил ногами Своими Христос, проповедуя Евангелие Царствия и тем духовно возводя людей ввысь к Горнему бытию (приподнятые конец перекладины устремлен вверх, к правой руке Христа); под ногами Спасителя — череп и кости праотца Адама — символ смерти человека по причине грехопадения, а также — символ ада, куда тоже сходил Христос, дабы возвести от смерти в жизнь вечную прародителей и всех, с радостью принявших Его там; в самом нижнем конце вертикали Креста — символ причины погибели человеческого рода — «древа познания добра и зла». Вокруг главы Спасителя — нимб с канонической надписью «_____» — «Сущий» — свидетельство Божества Иисуса Христа; на малой верхней перекладине — столь же каноническая надпись » I Н Ц I » — «Иисус Назорей царь Иудейский».

Пе­ред на­ми, та­ким об­ра­зом, не толь­ко и не прос­то нес­час­тный му­ченик, объ­явив­ший Се­бя «Ца­рем И­удей­ским», и жес­то­ко каз­ненный за это; пе­ред на­ми Бог, при­шед­ший во пло­ти, Тво­рец и Царь ми­ра, доб­ро­воль­но взо­шед­ший на Крест за гре­хи че­лове­чес­ко­го ро­да и «всех прив­ле­ка­ющий к Се­бе» (Ин, 12,32) в Свои объ­ятия люб­ви. Крест объ­ем­лет всю Все­лен­ную, все уров­ни бы­тия, — Бо­жес­твен­но­го, не­бес­но­го (ан­гель­ско­го), зем­но­го че­лове­чес­ко­го и пре­ис­подне­го. Не­воз­можно пред­ста­вить се­бе сим­во­ла бо­лее всес­то­рон­не и вмес­те о тем пре­дель­но крат­ко рас­кры­ва­юще­го смысл и зна­чение Крес­тно­го под­ви­га Спа­сите­ля для лю­дей и для всей тва­ри, при од­новре­мен­ном сох­ра­нении изоб­ра­жения ис­то­ричес­ко­го «ке­нози­са» Бо­жес­тва! При этом всё изоб­ра­жен­ное со­вер­шенно ли­шено че­го-ли­бо ча­ру­юще­го, рас­тле­ва­юще­го ум, воз­бужда­юще­го чувс­твен­ность. Это дос­тигну­то в осо­бен­ности прин­ци­пи­аль­ным от­ка­зом от ре­алис­ти­чес­ко­го ана­томиз­ма в пе­реда­че те­ла Спа­сите­ля, плос­ким, ус­ловным спо­собом изоб­ра­жения это­го те­ла!

Сле­дова­тель­но, ещё од­ной важ­ной ос­но­вой Пра­вос­лавно­го ико­нопис­но­го ка­нона яв­ля­ет­ся це­ломуд­ренная ус­ловность в изоб­ра­жении че­лове­чес­кой пло­ти, прин­ци­пи­аль­ный от­каз от «ре­ализ­ма» в изоб­ра­жении «ке­нози­са», то-есть че­лове­чес­кой, ис­то­ричес­кой сто­роны свя­тых лиц.

Ри­мо-Ка­толи­чес­кая Цер­ковь то­же не по­няла глу­бины и зна­чимос­ти этой ка­нони­чес­кой ос­но­вы. А меж­ду тем в дан­ной ос­но­ве — не толь­ко це­ломуд­ренность в вос­при­ятии и пе­реда­че че­лове­чес­кой пло­ти (хо­тя и это име­ет не­малое зна­чение!). Здесь неч­то ещё бо­лее серь­ез­ное. Де­белая «зем­ная» плот» че­лове­чес­кая, под­вержен­ная смер­ти и тле­нию, не мо­жет быть объ­ек­том пок­ло­нения хрис­ти­ан. В Бо­гоче­лове­чес­тве Хрис­та мы кла­ня­ем­ся, собс­твен­но, обо­жен­но­му и пре­об­ра­жен­но­му, че­лове­чес­ко­му ес­тес­тву, вос­при­нято­му Сы­ном Бо­жи­им, воз­несшим это ес­тес­тво в пре­небес­ные об­ласти, в веч­ную сла­ву («одес­ную От­ца»). По­доб­но се­му и че­лове­чес­кая плоть свя­тых лю­дей, изоб­ра­жа­емых на ико­нах, дол­жна яв­лять об­раз обо­жен­но­го и пре­об­ра­жен­но­го в веч­ности сос­то­яния этой пло­ти, а не её вре­мен­ной, зем­ной об­лик… От­сю­да, в час­тнос­ти, ока­зыва­ет­ся, что при­жиз­ненный пор­трет свя­того че­лове­ка ни­ког­да не мо­жет быть его ико­ной! В то же вре­мя ико­нопись стре­мит­ся к бе­реж­но­му сох­ра­нению имен­но лич­нос­тных пор­трет­ных черт Хрис­та, Его Пре­чис­той Ма­тери и свя­тых лю­дей, а так­же к пе­реда­че осо­бен­ностей их зем­но­го ис­то­ричес­ко­го слу­жения и под­ви­га (пос­леднее дос­ти­га­ет­ся ла­конич­ны­ми ус­ловно-сим­во­личес­ки­ми де­таля­ми). В ито­ге мы ви­дим на Ка­нони­чес­ких пра­вос­лавных ико­нах свя­тых лю­ден с плотью, но не та­кой, как на­ша, а уже прос­лавлен­ной, обо­жен­ной. Ины­ми сло­вами, да­же изоб­ра­жение «ке­нози­са», то-есть чис­то че­лове­чес­ко­го на­чала в свя­тых ли­цах на ико­нах зак­лю­ча­ет в се­бе сра­зу же сви­детель­ство их веч­ной сла­вы во Хрис­те.

Но что та­кое плос­кос­тное, не ре­алис­ти­чес­кое изоб­ра­жение с точ­ки зре­ния прав­ди­вос­ти, ис­то­ричес­кой ре­аль­нос­ти? Не бо­лее ли прав за­пад­ный ре­ализм, стре­мящий­ся к пе­реда­че че­лове­чес­ко­го об­ли­ка, как он есть в зем­ных ус­ло­ви­ях бы­тия, с его де­белостью, объ­ем­ностью, ана­томи­чес­кой точ­ностью? Тем па­че, что за­пад­ный ре­ализм, на­чиная о эпо­хи Воз­рожде­ния, не вы­думал этих при­ёмов; он имен­но воз­ро­дил то, что уже бы­ло дав­но дос­тигну­то и раз­ра­бота­но «през­ренным эл­лин­ским ис­кусс­твом» в эпо­ху ан­тичнос­ти?..

В та­ком слу­чае нуж­но пос­та­вить воп­рос так: а нес­коль­ко, в са­мом де­ле, ре­алис­ти­чен «ре­ализм» в ико­нопи­си? Кто и ког­да из ху­дож­ни­ков ви­дел, как имен­но выг­ля­дело ли­цо и те­ло И­ису­са Хрис­та, или лю­бого древ­не­го свя­того че­лове­ка? Как выс­ту­пали на его имен­но те­ле мыш­цы, сус­та­вы, кро­венос­ные со­суды, как имен­но выг­ля­дели его одеж­ды и в ка­ких имен­но склад­ках они об­ле­гали его те­ло? Оче­вид­но, что та­ких под­робнос­тей ник­то из жи­вопис­цев знать не мо­жет. Зна­чит, все та­кие под­робнос­ти в «ре­алис­ти­чес­кой» жи­вопи­си яв­ля­ют­ся прос­то вы­дум­кой, фан­та­зи­ей ху­дож­ни­ков, то-есть по от­но­шению к дан­но­му, кон­крет­но­му свя­тому ли­цу со­вер­шенно не ре­алис­тичны! От­но­ситель­ной ре­алис­тичностью в этом слу­чав мо­жет об­ла­дать толь­ко пор­трет о на­туры. Но тог­да он дол­жен был бы в мель­чай­ших де­талях в точ­ности вос­про­из­во­дить­ся во всех пос­ле­ду­ющих по­коле­ни­ях, что не­воз­можно и че­го ни­ког­да не бы­ло. Тог­да, зна­чит, ху­дож­ник — «ре­алист», пред­ла­гая зри­телю свою фан­та­зию от­но­ситель­но внеш­не­го ви­да тех или иных свя­тых лиц, соз­да­ет у зри­теля ил­лю­зию ис­то­ричес­кой ре­аль­нос­ти, а не пе­реда­ет эту ис­то­ричес­кую ре­аль­ность, как она на са­мом де­ле бы­ла. Но ведь это не что иное, как соз­на­тель­ный об­ман зре­ния, или поп­росту — ложь, ка­ковой не дол­жно и не мо­жет быть в хрис­ти­анс­тве как ре­лигии прав­ды, ка­кой бы «бла­гочес­ти­вой» ни бы­ла эта ложь в субъ­ек­тивных на­мере­ни­ях ху­дож­ни­ка. Ка­нон пра­вос­лавной ико­нопи­си, нап­ро­тив, ре­шитель­но от­ка­зыва­ет­ся от вся­кой лжи, пе­реда­вая внеш­ний че­лове­чес­кий об­лик свя­тых лиц сим­во­личес­ки — ус­ловно, на­рочи­то не ре­алис­тично. Ос­новной при­ем здесь — плос­кос­тное изоб­ра­жение, хо­тя его ни­как нель­зя по­нимать слиш­ком бук­валь­но. В пра­вос­лавных ико­нах всег­да ука­зыва­ет­ся объ­ем в пе­реда­че пло­ти, но не с по­мощью те­ни (чер­но­ты)., а сгу­щени­ем ох­ристых то­нов, иног­да пуч­ка­ми тон­ких свет­лых ли­ний воз­ле глаз, как бы све­товы­ми уда­рами, но это всег­да имен­но на­мёк на объ­ем, а не ил­лю­зия пол­ной объ­ем­ности. В та­ком слу­чае со­зер­ца­тель ико­ны да­же и не пы­та­ет­ся уз­нать, ка­кой имен­но бы­ла в зем­ной жиз­ни плоть изоб­ра­жен­но­го свя­того ли­ца. Ему дос­та­точ­но сви­детель­ства ико­ны о том, что плоть бы­ла и что в Царс­тве Бо­жи­ем, во Хрис­те она из­ме­нилась, ста­ла не та­кой, ка­кой бы­ла, и не та­кой, ка­кой он, зри­тель, ны­не об­ла­да­ет. Ис­клю­чение сос­тавля­ет лишь изоб­ра­жение ли­ца, ли­ка свя­того. На ос­но­ве древ­не­го цер­ковно­го пре­дания ико­на всег­да стре­мит­ся пе­редать не­кие важ­ней­шие пор­трет­ные чер­ты, но изоб­ра­жая их то­же дос­та­точ­но ус­ловно и сим­во­лич­но. Фор­ма го­ловы, во­лосы, их цвет или се­дина, пос­три­жены они, или нет, ве­личи­на бо­роды (или её от­сутс­твие у мо­лодых), мор­щи­ны (или их от­сутс­твие), об­щий аб­рис ли­ца — всё это бе­реж­но пе­реда­ет­ся ико­нопис­ным пра­вос­лавным ка­ноном из по­коле­ния в по­коле­ние, что­бы со­делать об­раз в на­ибо­лее воз­можной ме­ре по­доб­ным пер­во­об­ра­зу; здесь име­ет­ся в ви­ду не толь­ко схо­жесть о зем­ным ис­то­ричес­ким ли­ком свя­того, но, глав­ным об­ра­зом, — пе­реда­ча то­го ду­хов­но­го сос­то­яния, в ко­тором че­ловек прос­ла­вил­ся и в ко­тором он стал­ся в со­бор­ной па­мяти Цер­кви. В свя­зи с этим при­об­ре­та­ют осо­бую важ­ность сим­во­личес­кие изоб­ра­жения оде­янии свя­того и сим­во­лы его ду­хов­но­го под­ви­га или зна­чения для Цер­кви (нап­ри­мер, клю­чи у Апос­то­ла Пет­ра в со­от­ветс­твии со сло­вами Спа­сите­ля: «… и дам те­бе клю­чи Царс­тва Не­бес­но­го»; меч у Апос­то­ла Пав­ла в со­от­ветс­твии с его уче­ни­ем о Сло­ве Бо­жи­ем как о «ме­че», «ме­че обо­юдо­ос­тром», упот­ребле­ни­ем ко­торо­го сам Апос­тол осо­бен­но прос­ла­вил­ся; баг­ря­ницы и крес­ты в ру­ках му­чени­ков, мо­нашес­кие ман­тии и схи­мы у пре­подоб­ных, ар­хи­ерей­ские об­ла­чения у свя­тите­лей, цар­ские об­ла­чения у кня­зей и бла­говер­ных ца­рей и т.п.). Здесь уже пол­ный от­каз от ре­ализ­ма. Изоб­ра­жа­ют­ся не те пред­ме­ты и одеж­ды, ка­кие дей­стви­тель­но бы­ли у дан­но­го свя­того ли­ца, а сим­во­лы одежд и пред­ме­тов, сви­детель­ству­ющие о сущ­ности и осо­бен­ностях его под­ви­га. Хо­тя там, где это воз­можно, пе­реда­ют­ся ус­ловно и дей­стви­тель­ные оде­яния или пред­ме­ты поль­зо­вания свя­того, ес­ли они бы­ли точ­но ука­заны в Свя­щен­ном Пи­сании или Пре­дании, или в жи­ти­ях (нап­ри­мер, -вер­блюжьи шку­ры и ко­жаный по­яс у И­оан­на Крес­ти­теля, на­боры вра­чеб­ных при­над­лежнос­тей у Еван­ге­лис­та Лу­ки и це­лите­ля Пан­те­лей­мо­на и т.д.).

Та­ким об­ра­зом, вто­рое важ­ней­шее ос­но­вание пра­вос­лавно­го ико­нопис­но­го ка­нона, — а имен­но ус­ловность в пе­реда­че че­лове­чес­ко­го об­ли­ка свя­того и соз­на­тель­ный от­каз от ре­ализ­ма, мож­но обоз­на­чить об­щим по­няти­ем сим­во­лиз­ма все­го изоб­ра­жения. Но та­кой сим­во­лизм, как ви­дим, в выс­шей сте­пени ре­алис­ти­чен в от­но­шении к ис­то­ричес­кой сущ­ности под­ви­га свя­того, тог­да как «ре­ализм» в ан­тичном и за­пад­ном воз­рожден­ческом смыс­ле — в выс­шей сте­пени ил­лю­зорен, не ре­алис­ти­чен в от­но­шении ис­то­ричес­кой дей­стви­тель­нос­ти и в этом от­но­шении дол­жен быть наз­ван имен­но ил­лю­зи­ониз­мом, об­ма­ном зре­ния.

Это прин­ци­пи­аль­ное рас­хожде­ние меж­ду пра­вос­лавным ре­алис­ти­чес­ким сим­во­лиз­мом и за­пад­ным ил­лю­зор­ным «ре­ализ­мом» осо­бен­но яр­ко про­яв­ля­ет­ся в пе­реда­че прос­транс­твен­но-вре­мен­но­го ми­ра (кос­мо­са) ико­ны.